Gemalto

Практически, коммуникативно выясняется, вправе ли мы сводить все неспециальное в человеке к сумме специализированных свойств. Возвращая Протагора на исходную позицию («...я очень хочу, чтобы ты мне опять сначала напомнил кое-что из того, о чем я сперва спрашивал...»), Сократ, по сути, фокусирует (синтезирует?) не только новое знание в кругозоре своего оппонента, но и самого оппонента как личность, совершающую диалогические поступки. В финале gemalto он суммирует «наши расхождения» (один настаивал на том, что воспитание доблести возможно, другой решительно оспаривал этот тезис) и прибегает, мы помним, к персонификации «итога»: словно появляется «живой человек», «со стороны» оценивающий результаты диалогических разногласий. Этот «сторонний взгляд» крайне необходим: ведь оцениваются оба - в связке: их способность к совместному усилию, уровень взаимовлияния и взаимовоспитания. «Перекувырнулись» их позиции (тот, кто полагал, что воспитание доблести возможно, теперь думает иначе, и наоборот) - в гносеологическом смысле, «перекувырнулись» сами они - в смысле коммуникативном. Они анализировали предмет, и попутно проанализировали... себя. Они строили доказательства, и выстраивали свои человеческие «целостности». Если хорошенько вдуматься в эти метаморфозы, мы имеем тут дело с тонко организованной технологией собирания «всею человека» - конечной целью диалогических контактов. Технология эта непосредственно интегрирована в структуру диалога, движется с ней и в ней как неотъемлемое, органическое ее достояние. Чуть подробней об этом.

В «Протагоре», да и в некоторых других своих сочинениях («Пире», например) Платон выгораживает особое коммуникативное пространство, как бы предваряющее основной диалогический массив - своего рода пред- и протодиалог, в контексте нашей темы - момент пред- или протоэстетического воспитания. На этой ступени персонаж диалогически «разогревается»: в качестве «воюющей стороны» ему как бы надлежит йозникнугь впервые.